В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.
Долго правил царь, да состарился и глазами слаб стал. А слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с моло-дильными яблоками и колодец с живой водой. Если съесть старику это яблоко — помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу — будет видеть.
Вот собирает царь пир на весь мир, зовет на него князей и бояр и говорит им:
— Если найдется среди вас охотник, съездить за тридевять земель, в тридесятое царство, привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец, я бы тому полцарства отписал.
Выходит тут царевич Федор и говорит:
— Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царь-батюшка, молодильных яблок и живой воды кувшинец.
Выбрал Федор-царевич на конюшем дворе себе коня неезженого, уздает он узду не-узданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою — не ради красы, а ради крепости… Отправился Федор-царевич в дорожку. Видели, что на коня садился, а не видели, в какую сторону укатился…
Долго ли, коротко ли ехал, доезжает Федор-царевич до трех дорог. Лежит на распутье плита-камень, на ней написано: «Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть».Поразмыслил Федор-царевич и решил: «Давай поеду, где женату быть».
И поехал по прямой дорожке. Доезжает он до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
— Царский сын, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
— Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперед двигаться.
— Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.
Только лег Федор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…
Много ли, мало ли времени минуло — опять царь собирает пир, зовет князей и бояр и говорит им:
— Кто бы, ребятушки, выбрался из охотников — привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец? Я бы тому полцарства отписал.
Выходит тут второй сын, Василий-царевич:
— Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу тебе, что наказываешь, сдам тебе в руки.
Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженого, уздает неузданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.
Видели, как садился Василий-царевич, а не видели, в какую сторону укатился… Вот и он доезжает до распутья, где лежит плита-камень, и видит: «Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть».
Подумал Василий-царевич и поехал дорогой, где женатому быть. Доехал он до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать.
— Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого…
Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать положила.
Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в подполье.
А там его спрашивают:
— Кто летит?
— Василий-царевич. А кто сидит?
— Федор-царевич.
— Вот, братец, попали!
Долго ли, коротко ли ждал царь — в третий раз собирает он пир, зовет князей и бояр:
— Есть ли кто из охотников привезти мо-лодильных яблок и живой воды кувшинец? Я бы тому полцарства отписал.
Выходит вперед Иван-царевич и говорит:
— Дай мне, батюшка, благословение, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридесятое царство — поискать тебе молодильных яблок и живой воды, да поискать еще моих братцев.
Дал ему царь благословение. Пошел Иван-царевич в конюший двор — выбрать себе коня. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку положит — тот с ног валится…
Опечалился Иван-царевич, ниже плеч буй-ну голову повесил. Навстречу ему бабушка.
— Здравствуй, Иван-царевич. Что ходишь печален?
— Как же мне, бабушка, не печалиться — не могу найти себе коня по силе.
— Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной. Сможешь его взять — будет тебе конь по силе.
Приходит Иван-царевич к погребу, свернул плиту железную с погреба, вскочил ко добру коню. Стал ему конь своими передними ногами на плечи — не шелохнулся Иван-царевич. Сорвал конь железную цепь, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. Тут Иван-царевич обуздал его уздою неуздан-ной, оседлал седельцем неезженным, наложил двенадцать подпруг с подпругою — не ради красы, ради славушки молодецкой.
Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Вот доехал он до распутья и раздумался: «Направо ехать — коня потерять, — куда мне без коня-то? Прямо ехать — женату быть, — не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать — коня спасти, — это дорога самая лучшая для меня».
И поворотил он на ту дорогу, где коня спасти — себя потерять.
Ехал он долго ли, коротко ли, по зеленым лугам, по каменным горам, и наезжает он на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к Ива-ну-царевичу передом. Зашел он в нее, а там сидит Баба-яга. Шелковый кудель прядет, а нитки через жердь бросает.
— Фу, фу, — говорит, — русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
А Иван-царевич ей отвечает:
— Ах ты, Баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу — теребишь, не узнавши молодца — хулишь. Ты бы меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала, Я бы улегся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать — чей да откуда.
Вот Баба-яга Ивана-царевича накормила, напоила и на постелю уложила. Села к изголовью и стала спрашивать:
— Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.
— Ну, дитя мое милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки.
у девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро…
— А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
— Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезет он тебя до моей средней сестры, она тебя научит.
Иван-царевич встал ранехонько, умылся белешенько. Поблагодарил Бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне. Вдруг говорит он коню:
— Стой! Перчатку я обронил.
А конь ему отвечает:
— Пока ты говорил, я уже двести верст проскакал…
День уж до ночи коротается, тут завидел Иван-царевич впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом. Вдруг слышно — конь заржал, а конь под Иваном-царевичем откликнулся. Кони-то были одностадные.
Услышала это Баба-яга — еще старее той — и говорит:
— Приехала ко мне, видно, сестрица в гости. — И выходит на крыльцо:
— Фу, фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
А Иван-царевич ей и говорит:
— Ах ты, Баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила…
Баба-яга коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постель уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к девице Синеглазке…
— Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро. Мудро добраться до девицы Синеглазки!
— А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
— Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.
Вот прошла ночь, а поутру Иван-царевич встал ранехонько, умылся белешенько. Поблагодарил Бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне, а этот конь еще бойчей прежнего. Вдруг Иван-царевич говорит:
— Стой! Перчатку я обронил.
А конь ему отвечает:
— Пока ты говорил, я уж триста верст проскакал.
Едет Иван-царевич день до вечера и наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
— Избушка, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и под Иваном-цареви-чем конь откликнулся. Выходит на крыльцо Баба-яга, еще старее средней. Видит — конь ее сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный…
Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят — ночлег нужен каждому: и пешему, и конному, и бедному, и богатому.
Баба-яга коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
— Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к средней, а средняя сестра к тебе направила. Дай свою голову моим могутным плечам, наставь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
— Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, — сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства — стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража — тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пустят. Надо тебе ехать на моем добром коне в середину ночи. Доедешь до стены — бей коня по бокам плетью не-хлестанной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувши-нец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесет.
Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал в ночное время. Этот конь мхи-болота перескакивает, реки-озера хвостом заметает.
К середине ночи доезжает Иван-царевич до высокой стены. У ворот спит стража — тридцать могучих богатырей. Бьет он своего доброго коня плетью нехлестанной — перемахнул конь через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сад и видит — стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец. Иван-царевич сорвал три яблока, зачерпнул из колодца живой воды кувшинец, да захотелось ему увидать сильную, могучую богатырку, девицу Синеглазку.
Входит Иван-царевич в терем, а там спят по одну сторону шесть удалых девиц-богаты-рок и по другую сторону шесть, а посредине разметалась девица Синеглазка.
Не стерпел Иван-царевич, поцеловал ее и вышел. Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом:
— Не послушался ты, Иван-царевич, Бабы-яги, вошел в терем к девице Синеглазке! Теперь мне стены не перескочить.
Иван-царевич бьет коня плетью нехлестанной.
— Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!
Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел ее одной подковой — на стене струны запели и колокола зазвонили.
Девица Синеглазка проснулась, велела оседлать своего коня и кинулась с двенадцатью богатырками в погоню за Иваном-царевичем.
Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним. Доезжает он до старшей Бабы-яги, а у нее уже конь выведенный, готовый. Он — со своего коня да на этого и опять вперед погнал… Иван-то царевич за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у Бабы-яги:
— Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?
— Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка.
— Поела бы я, бабушка, да долго корову доить.
— Что ты, дитятко, живо справлюсь…
Пошла Баба-яга доить корову — доит,не торопится. Поела девица Синеглазка молочка и опять погналась за Иваном-царе-вичем.
Доезжает Иван-царевич до средней Бабы-яги, коня сменил и опять в путь. Он — за дверь, а девица Синеглазка в дверь:
— Бабушка, не проезжал ли добрый молодец?
— Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков.
“Да ты долго печь будешь.
— Что ты, дитятко, живо справлю…
Печет Баба-яга блинки — печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять вслед за Иваном-царевичем.
Доезжает он до младшей Бабы-яги, слез с ее коня, сел на своего коня богатырского и дальше поехал. Он — за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у Бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
— Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
— Да ты долго топить будешь.
— Что ты, дитятко, живо справлю…
Истопила Баба-яга баньку, все изготовила.Девица Синеглазка попарилась и опять в погоню. Конь ее с горки на горку поскакивает, реки-озера хвостом заметает. Стала она Ива-на-царевича настигать.
Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой — девицей Синеглазкой — вот-вот на него наедут. Стал он коня приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит ему:
— Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!
А он ей:
— Что ж, давай разъедемся на три скока лошадиных и силу испробуем.
Тут Иван-царевич и девица Синеглазка разъехались на три скока лошадиных, взяли палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались они три раза, палицы поломали, копья-сабли исщербили — не смогли друг друга с коня сбить. Соскочили они тогда с коней и схватились в охапочку.
Боролись они с утра до вечера. У Ивана-царевича резва ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на его белу грудь и вытаскивает кинжал булатный. Иван-царевич и говорит ей:
— Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со сырой земли, поцелуй в уста сахарные.
Рассмеялась тут девица Синеглазка, подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста сахарные. Раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых лугах и гуляли три дня и три ночи. Здесь они обручились и перстнями обменялись.
Девица Синеглазка говорит Ивану-царевичу:
Я поеду домой — и ты поезжай домой, да смотри, никуда не сворачивай… Через три года жди меня в своем царстве.
Сели они на коней и разъехались… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Вот доезжает Иван-царевич до распутья, где плита-камень, и думает: «Вот хорошо! Я домой еду, а братья мои пропадают без вести».
И не послушался он девицы Синеглазки, поворотил на ту дорогу, где женатому быть… Как подъехал он к терему под золотой крышей, под Иваном-царевичем конь заржал, а братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные…
Взошел Иван-царевич на крыльцо, стукнул кольцом — маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает прекрасная девица.
— Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
Повела она его в терем и стала потчевать. Иван-царевич не столько ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его прекрасная девица в спальню:
— Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.
А Иван-царевич столкнул ее на кровать,живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.
Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
— Есть там кто живой?
А из ямы отвечают слабым голосом:
— Федор-царевич да Василий-царевич.
Помог Иван-царевич братьям из ямы выбраться, умыл их живой водой. Сели они на коней и поехали… Как до распутья доехали, Иван-царевич и говорит братьям:
— Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.
Лег он на шелковую траву и заснул богатырским сном.Федор-царевич подумал, подумал и говорит Василию-царевичу:
— Вернемся мы без живой воды, без мо-лодильных яблок — будет нам мало чести, пошлет нас отец гусей пасти…
Василий-царевич и отвечает:
— Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.
Вот они у младшего брата из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть.
Три дня и три ночи летел Иван-царевич и упал на самое взморье. Опамятовался и видит: только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат — бьет их ненастье. Иван-царевич снял с себя кафтан, птенцов накрыл, а сам под дуб спрятался. Унялась непогода, летит большая птица Нагай. Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:
— Детушки мои милые, не убило ли вас ненастье?
— Нет, матушка, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.
Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
— Как ты сюда попал, милый человек?
— Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.
— Ты моих детей сберег, проси у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.
— Ничего, Нагай-птица, мне не надобно: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторонушку?
Нагай-птица ему и отвечает:
— Достань мне два чана — пудов по двенадцати — мяса.
Настрелял Иван-царевич на взморье гусей, лебедей, в два чана сложил, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой — на левое, сам сел ей на хребет. Поднялась Нагай-птица в вышину. Она летит, а Иван-ца-ревич ее кормит… Долго ли, коротко ли они так летели, только скормил Иван-царевич оба Чана! А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и На-гай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уж совсем недалеко лететь осталось, а Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди у себя мясо срезал и ей подал. Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны и говорит ему:
— Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.
Иван-царевич тут раны ей показал. Нагай-птица выплюнула три последние куска и говорит:
— Приставь на место.
Иван-царевич приставил — мясо и приросло к костям.
— Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.
Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел к столичному городу. Пришел он в столицу и узнал, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился — по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок. Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам.
В ту пору за тридевять земель, в тридесятом царстве девица Синеглазка родила двух сыновей — растут они не по дням, а по часам. Как прошло три года, Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и отправилась искать Ивана-царевича.
Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах раскинула шатер белополотняный. От шатра до столицы дорогу устелила сукнами цветными. И посылает царю сказать:
— Царь, отдай царевича. Не отдашь — все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму.
Испугался царь и посылает старшего сына — Федора-царевича. Идет Федор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:
— Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
— Нет, детушки, это ваш дяденька.
— Что прикажешь с ним делать, матушка?
— А вы, детушки, угостите его хорошенько.
Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Федора-царевича пониже спины. Били, били, он едва ноги унес. А Синеглазка опять посылает гонцов к царю:
— Отдай царевича…
Пуще прежнего испугался царь и посылает среднего сына — Василия-царевича. Приходит он к шатру. Выбегают два мальчика:
— Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
— Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите и его хорошенько.
Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич едва ноги унес. А Синеглазка в третий раз посылает к царю:
— Ступайте, ищите третьего сына, Ивана-царевича. Не найдете — все царство потопчу, пожгу.
Царь еще пуще испугался, посылает Федо-ра-царевича и Василия-царевича найти брата, Ивана-царевича. Тут упали они отцу в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.
Как услышал это царь, так и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к Синеглазке, а с ним и голь кабацкая. Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:
— Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идет с голью кабацкой!
А Синеглазка им:
— Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.
Тут Ивана-царевича взяли за белые рученьки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежу на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, они домой и отправились.
На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир, а Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора…
А как свадебку сыграли, Иван-царевич уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.
