Сад был огорожен живой изгородью из орешника; за нею простирались поля и луга, где паслись коровы и овцы. Посреди сада цвел розовый куст, а под ним сидела улитка. Она была богата внутренним содержанием: она содержала самое себя.
— Постойте, придет и мое время! — однажды сказала она. — Я дам миру кое-что поважнее этих роз и орехов, а также молока, которое дают коровы и овцы!
— Я многого ожидаю от вас! — отозвался на ее слова розовый куст. — Позвольте же узнать, когда все это будет?
— Время терпит! Это вот вы все торопитесь. А поспешность только портит дело.
На другой год улитка, почти не сдвинувшись с места, сидела на солнышке все под тем же розовым кустом, и он снова был усеян бутонами. Бутоны распускались, розы цвели, отцветали, но расцветали все новые и новые.
Улитка наполовину выползла из раковины, вытянула рожки, потом опять втянула их.
— Все то же да то же! Точь-в-точь, как в прошлом году, — сказала она. — Ни шагу вперед! Розовый куст остается при своих розах, ни на волос вперед не подвинулся!
Лето прошло, настала осень. Розовый куст цвел и благоухал, пока не выпал снег. Стало сыро, холодно, и розовый куст пригнулся к земле, а улитка уползла в землю.
Опять настала весна, снова зацвели розы, выползла и улитка.
— Теперь вы уже состарились, — сказала она розовому кусту, — пора бы вам и честь знать! Вы дали миру все, что могли дать; а много ли — это вопрос, которым мне некогда заниматься. Но что вы ровно ничего не сделали для своего внутреннего развития — это ясно! Иначе из вас вышло бы кое-что другое. Что вы скажете в свое оправдание? Ведь вы скоро обратитесь в простой хворост! Понимаете вы, что я говорю?
— Вы меня пугаете! — сказал розовый куст. — Я никогда об этом не думал.
— Да, да, вы. кажется, не очень затрудняли себя размышлениями! А вы когда-нибудь пробовали заняться этим вопросом, дать себе отчет: почему собственно вы цветете и как это происходит? Почему так, а не иначе?
— Нет, — сказал розовый куст. — Я только радовался жизни и цвел, — жить иначе я не мог. Солнце так грело, воздух так освежал меня! Я пил живительную росу и обильный дождь, я дышал, я жил! Силы поднимались в меня из земли, вливались из воздуха; я жил полной жизнью, счастье охватывало меня, и я цвел, — в этом была моя жизнь, мое счастье; я не мог жить иначе.
— Вы, видно, жили не тужили, что и говорить!
— Да, мне было дано так много! — сказал розовый куст. — Но вам дано еще больше. Вы глубокомыслящая, высокоодаренная натура… Вы должны удивить мир!
— Еще чего! — возразила улитка. — Да я знать не знаю вашего мира! Какое мне до него дело? Мне довольно самой себя!
— Но мне кажется, что все мы обязаны делиться с миром лучшим, что в нас есть… Я мог дать миру только розы… А вы? Вам дано так много! А что вы дали миру? Что вы ему даете?
— Что я дала? Что даю? Да плевать мне на него! Никуда он не годится. И мне нет до него дела. Снабжайте его розами — вас только на это и хватает! Пусть орешник дает ему орехи, коровы и овцы — молоко, — у них свои потребители! Я же сама по себе. Я замыкаюсь в себе самой — и точка. Мне нет дела до мира! — И улитка заползла в свою раковину и закупорилась там.
— Как это грустно! — сказал розовый куст. — А я вот и хотел бы, да не могу замкнуться в самом себе; у меня все наружу просится, я не могу не цвести! Розы мои опадают, и их лепестки уносит ветер. Но я видел, как одну из них положила в молитвенник мать семейства, другую приютила у себя на груди прелестная молодая девушка, третью целовали улыбающиеся губки ребенка, и я тогда был так счастлив! Вот мои воспоминания; в них — моя жизнь.
И розовый куст цвел и благоухал, полный невинной радости и счастья, а улитка тупо дремала в своей раковине; ей не было дела до мира.
Годы шли за годами.
Улитка стала землей в земле, розовый куст стал землей в земле, роза воспоминания истлела в молитвеннике… А в саду теперь цвели новые розовые кусты, под ними ползали новые улитки, — они заползали в свои домики и плевались: им не было дела до мира!
Не рассказать ли эту сказку сначала?.. Но ведь она осталась такой же, как и была, — ничуть не изменилась!
