Рыцарь Убальдо в один светлый осенний вечер отстал от своей свиты во время охоты и в полном одиночестве ехал между, пустынными лесистыми горами, когда увидел, как с горы спускается человек в странной и пестрой одежде. Незнакомец не замечал его до тех пор, пока рыцарь не загородил ему дорогу. Убальдо с удивлением увидел, что куртка незнакомца изящна и великолепно украшена, хотя уже старомодна и потрепана. Лицо странника было прекрасным, но бледным, борода — дикой и неухоженной.
«Боже!» — я взываю страстно. Но, туманно и неясно, Меж тобой и мной встает Образ мира, образ чащи, Повелительно молчащей. Я страшусь твоих щедрот!
Певец замолчал, уселся на камень и, казалось, начал бормотать невнятные молитвы, которые, однако, скорее звучали как заклятья. Журчанье горных ручьев, тихий шелест сосен странно сплетались с голосом отшельника, и Убальдо, сломленный сном, снова опустился на свое ложе.
Едва заблестели на вершинах первые утренние лучи, как отшельник разбудил рыцаря, чтобы показать ему путь домой. Радостно вскочил рыцарь на коня, и его странный спутник молча пошел рядом с ним. Скоро они достигли вершины последней горы, и их глазам внезапно открылась сверкающая долина с ручьями, городами и замками, озаренная прекрасной утренней зарей. Казалось, и отшельник был удивлен. «Ах, как хорош мир!» — смущенно воскликнул он, прикрыл лицо руками и поспешил обратно в лес. Покачав головой, рыцарь устремился по знакомой дороге к своему замку.
Любопытство привело его в скором времени снова в эти места, и после не очень долгих поисков он оказался у пещеры. Отшельник встретил его не так мрачно и напряженно.
— Вы счастливы,- сказал он,- и ваш уверенный, радостный, мужественный образ вызывает во мне почтение и робость; через страдания и радости с волнением и спокойствием идете вы по жизни, отдаваясь ей, как тот корабельщик, который точно знает, куда он должен править, и волшебные чудесные песни сирен не собьют его с пути. Рядом с вами мне часто казалось, что я или трусливый глупец или безумец.
Есть люди, опьяненные жизнью,- ах, как страшно потом снова стать трезвым!
Рыцарь, который не хотел оставить без отклика необычные высказывания своего гостя, настойчиво просил его доверить ему наконец историю своей жизни. Отшельник задумался.
Птицы сирые летят.
Мысли кружат и парят.
В одинокую дорогу.
По над лесом восстают,
С тихим плеском вдаль бегут.
Всё куда-нибудь стремится.
Тело — юностью цветет.
Прелесть прошлая пройдет.
Счастье сниться перестанет.
Поцелуев ждут уста,
Негой пылко налита.
А потом — одни печали.
Я был вне себя от этих звуков, проникавших прямо в сердце.
Я летел через изящно позолоченные ворота на террасу в саду, где стояла моя возлюбленная, и, ошеломленный такой красотой, опустился перед ней на колени. На ней было темно-красное платье: длинная вуаль, прозрачная, как летние паутинки осенью, овевала золотые локоны, скрепленные надо лбом великолепной астрой из сверкающих драгоценных камней.
Ласково она подняла меня с колен и трогательным голосом, как бы надломленным от любви и страдания, произнесла: «Прекрасный и несчастный юноша, как я тебя люблю! Я люблю тебя уже давно, и, когда осень начинает свои таинственные праздники, с каждым годом пробуждаются мои чувства с новой неодолимой силой. Несчастный! Как ты попал в круг моих звуков? Оставь меня и беги!»
Меня потрясли ее слова, и я заклинал ее все рассказать и объясниться. Но она не отвечала, и в молчании шли мы рядом друг с другом через сад.
Наступил вечер. Некое странное величие исходило от всей ее фигуры.
«Ну так знай,- сказала она,- твой друг детства, который сегодня распрощался с тобой,- предатель. Меня вынудили стать его невестой. Дикая ревность помешала ему открыть тебе свою любовь. Он не уехал в Палестину, он приедет завтра, чтобы увезти меня и в отдаленном замке спрятать от всех человеческих взоров. Теперь я должна уйти. Мы не увидимся больше никогда, если он не умрет».
С этими словами она запечатлела поцелуй на моих губах и исчезла в темных аллеях. В моих глазах искрился холодным сиянием, удаляясь, ее бриллиант, а поцелуй горел в крови, вызывая наслаждение, смешанное с ужасом.
Я вспоминал, устрашенный, темные слова, которыми, прощаясь, она отравила мою здоровую кровь, и долго в размышлениях бродил по пустынным аллеям. Наконец, измученный, прилег я на каменные ступени перед дворцовыми воротами замка, вдали еще звучали валторны, и я задремал, предаваясь странным мыслям.
Когда я проснулся, было уже светлое утро. Все двери и окна замка были закрыты, сад и окрестности — пустынны и тихи. В этом одиночестве снова возник в моем сердце образ возлюбленной и все колдовства вчерашнего вечера, расцвеченное прекрасными утренними лучами, и я пребывал в блаженстве, снова чувствуя себя любимым. Правда, мне вспоминались и те темные слова, и тогда мне хотелось бежать вдаль от этих мест; но поцелуй еще горел на моих губах, у меня не было сил удалиться.
В воздухе веял теплый, почти душный ветер, как будто бы еще раз вернулось лето. Я бродил в ближнем лесу, чтобы развлечься охотой. На верхушке одного дерева я увидел птицу с таким красивым оперением, какого я еще никогда не встречал. Я натянул лук, чтобы подстрелить птицу, но она быстро перелетела на другое дерево. Я пошел за прекрасной птицей вслед, но она перелетала с верхушки на верхушку, и ее светло-золотые крылья красиво блестели в солнечных лучах.
Так я попал в узкую долину, окруженную высокими скалами. Здесь не было ветра, все зеленело и цвело, как летом. В глубине долины слышалось чудесное пение. Удивленно раздвинул я ветви густого кустарника,у которого я стоял,- и мои глаза почти закрылись, опьяненные и ослепленные чудом, открывшимся мне.
Тихий пруд лежал среди высоких скал, пышно укрытых зарослями плюща и странного тростника. Прекрасные девушки купались в ленивой воде и пели. Возвышаясь среди них, стояла нагая красавица и молча, пока другие пели, смотрела в волны, сладострастно игравшие вокруг ее колен, и казалась очарованной и погруженной в созерцание своей собственной красоты, отраженной в зеркале пруда. Как вкопанный долго стоял я, охваченный пламенным ужасом, а когда прекрасные незнакомки стали выходить на берег, я бросился прочь, чтобы меня не заметили.
Я бежал в густой лес, чтобы охладить желания, пожиравшие, как огонь, мою душу. Но чем дальше я уходил, тем настойчивее кружились перед моими глазами эти картины, тем болезненнее преследовало меня сияние этих юных тел.
Сумерки застали меня в лесу. Небо изменилось, потемнело, под горами бушевала буря. «Мы не увидимся больше, если он не умрет!» — повторял я непрерывно и мчался, как будто меня гнали привидения.
Иногда мне казалось, что где-то в стороне я слышу в лесу стук копыт, но я боялся встречи с людьми и бежал от этих звуков, как только они начинали приближаться ко мне. Замок моей возлюбленной я видел вдали, когда всходил на вершины; снова пели валторны, как вчера вечером, в окнах сияли свечи, как мягкий лунный свет, и освещали таинственно ближние деревья и цветы, в то время как все вокруг было отдано во власть буре и тьме.
Почти не владея собой, стал я взбираться на высокую скалу, рядом с которой мчался ревущий горный поток. Наверху я увидел темную фигуру человека, сидевшего на камне так тихо и неподвижно, как будто бы он сам был из камня. Разорванные тучи мчались по небу. Кроваво-красный месяц прорвался на мгновение в облаках — и я узнал моего друга, жениха моей возлюбленной.
Он вскочил, как только увидел меня, так быстро и резко, что я ужаснулся, а он схватился за меч. В бешенстве напал я на него и обхватил обеими руками. Мы боролись с ним до тех пор, пока я наконец не сбросил его со скалы в пропасть. Сразу воцарилась тишина, только сильнее шумел поток; казалось, вся моя прежняя жизнь погребена в этих крутящихся волнах и все, что было, навсегда исчезло. Я поспешил прочь от этого ужасного места. Мне послышался как будто громкий отвратительный хохот с верхушки дерева и показалось, что я в смятении вновь вижу ту птицу, за которой я гонялся по лесу. Испуганный, загнанный и почти безумный, бросился я через чащу и стены сада к замку барышни. Изо всех сил дергал я засовы на закрытых воротах. «Открывай! — кричал я вне себя.- Открывай! Я убил моего закадычного друга! Ты теперь моя на земле и в аду!»
И тут открылись ворота, и барышня, прекраснее, чем когда-либо, упала с пламенными поцелуями в мои объятия, на .мою истерзанную грудь. Я не буду говорить о великолепии покоев в замке, аромате чужеземных цветов и деревьев, среди которых пели прекраснейшие женщины, о волнах света и музыки, о бурном, невыразимом наслаждении, которое я испытывал в объятиях барышни.
Незнакомец внезапно вскочил. За окнами замка послышалось странное пение. Только отдельные строфы звучали как пропетые человеческим голосом, потом снова как бы звучали высокие звуки кларнета, который иногда ветер доносит с дальних гор, заставляя замирать сердце и быстро исчезая. «Успокойтесь,- сказал рыцарь,- мы к этому давно привыкли. Это колдовство, видимо, живет в ближних лесах, и осенью часто мы слышим эти звуки по ночам. Они исчезают так же быстро, как появляются, и мы из-за них не тревожимся». Однако в душе рыцаря поднималось непонятное волнение, с которым он тщетно пытался справиться. Звуки умолкли. Чужеземец сидел с отсутствующим видом, погруженный в глубокое раздумье. После долгого молчания он заговорил снова, но не так спокойно, как раньше:
— Я заметил, что барышня иногда бывала охвачена какой-то невольной тоской среди всего великолепия, особенно когда она смотрела из окон, как осень уходила со всех лугов и из лесов. Но после крепкого и здорового ночного сна ее чудесное лицо, сад и все вокруг дышали утренней свежестью и новорожденной прелестью.
Только однажды, когда мы вместе стояли у окна, она была тише и печальнее, чем обычно. В саду зимняя буря играла с падающими листьями. Я видел, что она тайком вздрагивала, рассматривая побелевшие окрестности. Все ее женщины нас покинули, песни валторн доносились сегодня издалека, а потом смолкли. Глаза моей возлюбленной утратили весь свой блеск и казались потухшими. За горы садилось солнце, освещая сад и долины неярким сиянием. Барышня обвила меня обеими руками и запела странную песню, которую я ни разу не слышал, а она наполнила весь дом бесконечно томительными аккордами. Я слушал в восхищении. Угасала заря, звуки уносили меня куда-то вдаль; против воли глаза мои закрылись, и я задремал.
Когда я проснулся, была уже ночь. Ярко светила луна. Моя возлюбленная спала рядом со мной на шелковом ложе. Удивленно я рассматривал ее; моя возлюбленная была мертвенно-бледна, спутанные волосы в беспорядке окутывали ее лицо и грудь. Все вокруг лежало и стояло на тех же местах, что я видел, засыпая; мне показалось, что это было давным-давно. Я подошел к открытому окну. В саду все изменилось. Странно раскачивались деревья. У стены замка стояли неизвестные мужчины, которые, что-то бормоча и обсуждая, все время одинаково наклонялись и двигались друг к другу, как будто плели какую-то пряжу. Я ничего не мог понять, но слышал, что они часто называли мое имя. Я повернулся к моей возлюбленной, ее как раз ярко освещала луна. Мне показалось, что я вижу каменное изваяние, прекрасное, но холодное и неподвижное. На замершей ее груди сверкали бриллианты, как глаза василиска, рот странно кривился.
Ужас, которого я никогда в жизни не испытывал, охватил меня. Я все бросил и помчался через пустые залы, все великолепие которых исчезло. Я вышел из дворца и невдалеке увидел тех неизвестных мужчин, которые вдруг прекратили свое занятие и стояли как вкопанные. В стороне у горы около одинокого пруда девушки в белоснежных одеждах пели чудесные песни и расстилали странную пряжу, чтобы отбелить ее в лунных лучах. Это пение и эти девушки только усилили мой ужас, и я бросился прочь через садовые стены. По небу мчались тучи, деревья шумели мне вслед, а я бежал не переводя дыхания.
Постепенно ночь становилась теплее и тише; в кустах запели соловьи. Далеко внизу, у подножья гор, я услышал голоса, и давние забытые воспоминания как в полусне вернулись в мое выжженное сердце, и передо мной над горами занималась чудесная утренняя заря. «Что же это? Где я? — воскликнул я изумленно, не понимая, что со мной случилось.- Осень и зима прошли, на земле снова весна. Боже мой, где же я так долго был?»
Наконец я достиг вершины последней горы. Всходило яркое солнце. Радостная дрожь прокатилась по гяемле; реки и замки сверкали, люди спокойно и весело занимались своими обычными делами, как когда-то; бесчиссленные жаворонки звенели высоко в небе. Я упал на колени и горько оплакивал мою потерянную жизнь.
Я не понял тогда и не понимаю еще и теперь, как все это получилось, но вернуться в веселый и невинный мир с моими грехами я не хотел. Скрывшись в глуши, я хотел вымолить у неба прощение и только тогда приблизиться к людям, когда я все свои прегрешения, единственное, что я помнил ясно из своего прошлого, смою горючими слезами раскаяния.
Кудри — золотом червонным, Тело — юностью цветет.
Речек струи водяные С тихим плеском вдаль бегут.
Рог зовет тебя вначале, А потом — одни печали.
