Жили-были два петуха: один на навозной куче, другой на крыше, и оба непомерно чванливые. Но кто из них был главный? Скажите нам свое мнение, а мы все равно останемся при своем.
Забор отделял птичник от другого двора, в котором лежала навозная куча, а на куче росла большая тыква, считавшая себя парниковой.
— Вот кем я уродилась! — говорила она. — Не всем суждено быть тыквами! Должны же быть на свете и другие живые существа! Вот, например, куры, утки и прочие птицы, что обитают в соседнем дворе, — они только живые твари. Вон на заборе петух, — это настоящий, живой петух, не то что флюгерный. Тот хоть и высоко вознесся, но даже скрипеть не может; куда уж ему петь! Ни кур у него нет, ни цыплят, только о себе думает да зеленым потом покрывается! А дворовый петух — это петух? Посмотрите, как важно он шествует, — прямо танцует! А как поет, — музыка! Взглянешь на него и сразу поймешь, что такое настоящий трубач! Если бы только он сюда пришел, он бы склевал меня всю целиком вместе с листьями и выпил бы весь мой сок, — и я бы это за счастье почла, — закончила тыква.
Ночью разыгралась буря. И петух и куры с цыплятами — все попрятались кто куда. Но вот раздался страшный грохот, и забор, разделявший дворы, повалило ветром, а с крыши скатилось несколько черепиц. Но флюгерный петух удержался; он даже не повернулся, хоть и молод был — только что выкован. А все потому, что очень уж он был рассудительный и степенный. Таким он и родился — ничего общего у него не было с порхающими в небе пташками, воробьями и ласточками, их он просто презирал. «Что за пискливая, вульгарная мелюзга!» — говорил он про них.
Голуби же были крупные птицы, а перья их блестели и переливались перламутром. Они походили на флюгерного петуха, но были слишком жирны и глупы.
— Им бы только наедаться, — говорил про них флюгерный петух. — Скука с ними!
Иногда появлялись перелетные птицы и рассказывали разные разности о чужих краях, о воздушных караванах и хищных птицах. Сначала их было интересно слушать, но спустя некоторое время флюгерный петух заметил, что они повторяются. Да, птицы ему наскучили! Все наскучило — поговорить не с кем было, все наводило на него тоску и уныние!
— Наш мир никуда не годится! — скрипел флюгерный петух. — Все это чушь и вздор!
Флюгерный петух был что называется разочарован, и это, конечно, сразу же привлекло бы к нему внимание тыквы, если бы она об этом знала. Но она восхищалась только дворовым петухом, а теперь они как раз жили как бы в одном общем дворе: забор снесло ветром во время грозы, которая давно прошла.
— Неужели этот скрип можно принять за пение петуха? — спросил живой петух своих кур и цыплят. — Что за грубые звуки! Изящества и в помине нет!
Куры влезли на навозную кучу, а петух с важным видом направился к тыкве.
— А ведь это парниковая тыква! — обратился он к ней.
И тыква была так поражена его образованностью, что и не заметила, как петух принялся ее клевать и съел всю дочиста. Вот оно пришло, ее счастье!
Тут куры с цыплятами утремились к петуху: стоило одному из них побежать, как за ним бежали и все остальные. Как они кудахтали, как пищали! Они с гордостью смотрели на петуха, — ведь он приходился им сродни.
— Кукареку! — закричал петух. — Цыплята сразу же вырастут, стоит мне только прокричать об этом на весь куриный мир!
Вслед за ним закудахтали куры и запищали цыплята. И петух поведал им важную новость:
— Петух может снести яйцо! Но вы знаете, что из него вылупится? Василиск! Вид его ужасен. Люди об этом знают, а теперь и вы знаете, на что я способен и какой я молодец — краса и гордость птичьего двора!
Дворовый петух захлопал крыльями, выпрямил гребешок и снова кукарекнул. Все куры и цыплята так и задрожали от страха. Но им было лестно, что их родич — краса и гордость птичьего двора! Они и кудахтали и пищали, а флюгерный петух не мог не слышать всего этого. И он действительно слышал, но не шелохнулся.
«Все вздор! — подумал флюгерный петух. — Дворовому петуху никогда не снести яйцо, да и мне тоже. Впрочем, если захочу — могу снести болтун. Но мир не заслужил и того! Все вздор! И на крыше сидеть надоело!
