Так пал непреклонный вождь рутулов. Эней и его спутники могли надеяться, что после долгих и ожесточенных схваток они будут пользоваться благами мира. И поначалу казалось, что эта надежда их не обманет. Латин, потрясенный ужасным разворотом событий, понял, что всеми действиями пришельцев руководят небожители, и больше не сомневался в том, что его дочь Лавиния должна принадлежать победителю. Эней был объявлен наследником трона, и троянцы, покинув свой лагерь, переселились в Лаврент. Многие из них взяли в жены латинянок. Город быстро разросся. Пришельцы нашли себе дело. Казалось бы, совместными трудами их и латинян на истерзанную землю возвращается золотой век Сатурна.
Но дух Энея не обрел спокойствия. Ведь провозглашенная пророчествами великая цель — новая Троя — не осуществлена.
Как-то перед царем Латином предстал Эней вместе с супругой своей Лавинией и Асканием, уже достигшим расцвета юности.
— Царь и отец, — начал Эней, склонившись перед старцем. — Дозволь мне поделиться с тобой мыслью, которая давно уже лежит камнем на сердце.
— Я тебя слушаю, мой сын, — отвечал Латин. — Освободи свое сердце от тяжести, какой бы она ни была.
— Камень, — продолжал Эней, — это мысль о новой Трое. Я хочу положить его в фундамент города, который должен сохранить и умножить славу своего великого предшественника. Такова же, как я смог убедиться, и воля бессмертных богов, в руках которых наши судьбы. Я хочу дать этому городу имя твоей дочери. И пусть он будет возвышаться на берегу моря, чтобы его гавань могла принимать корабли из всех городов и стран.
— Сын мой! — прервал Латин зятя. — И мне божество уже три ночи подряд внушает во сне, что тебя ожидает еще один великий подвиг. Когда же ты хочешь положить в основание города первый камень?
— Сегодня же! — отвечал Эней. — Боги на заре, перед тем, как мы покинули дом, приняли мои жертвы. А на пороге мы видели над своей головой благоприятных для любого начинания пернатых. Ночью же мне явился сам Аполлон, обещая чудо.
— Идите, дети мои! — проговорил старец растроганно. — Я верю, что город, какой вы построите, прославит мое царствование. Покажи мне, Эней, место, где ты хочешь поставить город.
По пути к морю предстало Энею, Латину и их спутникам чудо, обещанное Аполлоном. На краю леса дымились собранные в кучу сухие сучья. Лесной пожар был в те времена обычным явлением, удивительным было то, что вокруг кучи бегал волк, животное, боящееся огня, и раздувал пламя своим пушистым хвостом.
— Смотрите! — воскликнул Асканий, показывая влево. — Там лиса. И она мочит хвост в ручье. Вот она бежит к волку.
Подбежав к пламени, лиса стала брызгать на него воду хвостом. И тут же с неба камнем упал орел и стал раздувать пламя взмахами крыльев.
Усилиями волка и орла пламя стало подниматься все выше и выше. Лиса же, увидев тщетность своего труда, удалилась.
— Мы стали свидетелями настоящего чуда, — сказал Латин. — Но как понять смысл знамения?
— Мне кажется, — молвил Эней, — что священный огонь зажжен богиней очага, которой поклоняются все народы. Здесь, в Италии, ее называют Вестой. Зажженному Вестой огню содействовали волк — зверь бога войны Марса и орел — птица Юпитера, или Тинии, как его называют тиррены. Город, который я хочу воздвигнуть, прославится и будет вызывать восхищение во всем круге земель. Но, — об этом говорит схватка зверей, — по мере того как будет увеличиваться его мощь, она станет тягостной и ненавистной соседним народам. Поэтому лиса, соседка волка по лесу, сделала все, что в ее силах, чтобы загасить пламя. Глядя на эту лису, я вспоминал Турна, все эти годы стоявшего на моем пути.
— Ты прав, сын мой, — согласился Латин. — Взгляните, волк и орел исчезли, показав нам, что теперь мы должны давать этому пламени корм. Ведь священный огонь не должен погаснуть. Займемся же делом! Начнем воздвигать храм Весты!
Так было начато сооружение Лавиния. Латин, дав строительству благословение, вернулся в Лаврент. Новая Троя при энергичном руководстве Энея росла не по дням, а по часам. Рядом с храмом Весты, куда были помещены спасенные из пламени Трои пенаты, появились храмы Юпитера и Марса. В святилище Марса Эней повесил свое копье. И не было ему покоя. Оно все время дрожало, призывая лавинийцев к оружию. Ведь Лавиний стал у рутулов бельмом на глазу. Они вспоминали погибшего героя Турна и корили себя за то, что не были столь решительны в борьбе с пришельцами, как он. Лавиний внушал страх и тирренам. Их царь заключил с рутулами союз. Объединенное рутуло-тирренское войско двинулось к стенам Лавиния. Эней, заручившись поддержкой богов, выступил ему навстречу.
На берегу Нумика разразилось сражение, и одновременно загремела гроза. Молнии, подобные стрелам, терзали небо. Словно бы и боги по примеру смертных вступили в схватку друг с другом. От потоков воды переполнился Нумик и залил равнину. Но пострадали от наводнения больше рутулы и тиррены, чем троянцы.
— Мы побеждаем! — разнесся по полю громовой голос Энея. — Боги за нас!
И вдруг на несколько мгновений мрак опустился на землю. Когда же засияло светило, троянцы не увидели сына Венеры. Поднялся переполох. Остаток дня, а затем и полночи лавинийцы искали, в реку ныряя, вождя, перешаривая кусты и переворачивая тела павших.
На заре Асканий обратился к соотечественникам:
— Возрадуйтесь! Мой и ваш родитель поднят на небо богами, и сейчас он взирает на нас с высоты и вместе с нами ликует.
У латинян же насчет судьбы Энея было свое суждение. Они полагали, что прародитель утонул в Нумике, и возвели ему на берегу кенотаф, водрузив на вершине погребального холма такую надпись: «Отцу и богу этой земли, управляющему течением реки Нумика».
Как бы то ни было, на седьмой год после отплытия из Трои Эней исчез. Жена же его Лавиния покинула город, носящий ее имя, то ли от горя, то ли от страха за судьбу того, кого она носила в своем чреве. Рассказывали, что заботу о ней проявил охотник по имени Тирр, или Тиррен. Отведя ее к себе в лесную чащу, он построил там хижину и помогал матери и ребенку, которому по месту рождения дали имя Сильвий (от silva — «лесной»). В Лавинии же исчезновение дочери Латина приписывали козням Аскания, ибо у того был свой сын, которому он хотел передать власть и царствование. Но в городе Альбе Лонге, основанном Асканием, после его смерти стал царствовать сын Лавинии Сильвий.
